Надежда Кожушаная - Разлука [=Зеркало для героя]

— Такой красивый стол, а горчичку не принесли.

— А дома есть, — улыбнулась та.

Немчинов хотел было ответить, продолжить, «развить идею», но постеснялся. Качнул головой, положил хлеб обратно, пошел дальше, оглянувшись па секретаршу, которая смотрела и смотрела ему вслед.

— А, хрен с тобой, спорнем. — Бухарев выплюнул окурок. Треснул Люткина по ладони, пошел к своей новой «Победе», сел. — До того куста!..

Машина взревела и поехала. Разогналась по дороге…

…и на полном ходу въехала на крутой откос террикона, как раз до нужного куста, и, кувырнувшись, слетела обратно с грохотом и скрежетом.

Бухарева вытащили из машины, он крикнул довольный:

— Гони бутылку!

— Пошли!

Люткин сплюнул разочарованно, пошел с Бухаревым, не оглядываясь на «Победу», возле которой суетились, пытаясь поставить ее на колеса, болельщики.

Немчинов подумал немножко и пошел помогать. «Победу» перевернули, поставили.

Сергей шел мимо желтой горы песчаника.

За кустами вдруг быстро, стараясь остаться незамеченным, но с шумом, как лось сквозь чащу, прошел кто-то. Сергей оглянулся — кусты не шевелились. Он подумал и пошел туда. Роза, а это была она, рванулась вперед, но запуталась в ветках деревянной стойки, которую тащила на себе. Сергей подошел ближе, раздвинул кусты:

— А вот и Роза. Здравствуй, Роза.

Она молчала, настороженно и испуганно глядя на него. Он увидел стойку, сказал:

— Ай-яй-яй! Дерево на шахте дефицит, а Роза целую стойку домой тащит. А Федю сегодня за такую стойку раздавило. Дай, — взялся за стойку, вытащил ее, потом Розу. Она смотрела настороженно, ждала худшего. Он усмехнулся: — Где живешь-то?

«Там» — показала Роза головой вперед. Он пошел, оскользнулся, поехал боком по глине, прижимая к себе бревно. Роза прыснула.

— Ничего, — Сергей упрямо тащил стойку за собой, — чем хуже, тем лучше, есть такой кайф… Допрем.

Она пошла за ним, до конца еще не веря, что он — свой.

Они вошли во двор ее дома, где стоял слепой.

— Муж? — спросил Сергей, кивнув на слепого.

— Брат, — ответила Роза.

— Кто это? — Слепой повернул голову на звук голоса Пшеничного.

— Новенький, — ответила Роза, подошла к брату, тихо шепнула ему что-то про Пшеничного. Тот вытянул шею, сказал:

— А что та стойка… то ж на растопку, — улыбнулся, — не журись, казак. Сядем, выпьем горилки… Не журись!

Роза зажгла керосиновую лампу. Сергей и слепой сидели за столом у окна напротив друг друга.

— Ты издалека пришел? Дай руку. — Слепой ощупывал руку Сергея. — Так я и думал: ты не шахтер.

Роза поставила лампу на стол.

— Чего ты пристал к человеку? — вступилась Роза. — Давай мыться. — Сунула ему в руки кусок хозяйственного мыла. Мыло скользнуло…

…упало на глиняный пол, где лежал веник из чабреца. Роза вздохнула:

— Заснул? — И, подняв мыло, подвела брата к корыту. Он скинул брезентовую куртку, рубаху, наклонился, сложив кисти ковшиком. Роза полила ему.

— Войну не забыл? — спросил слепой.

— Нет.

— Ну и зря. — Слепой явно юродствовал, кривлялся, стараясь не говорить о главном и больном, что мучило его сейчас.

— Что в ней, в войне? Одно страдание…

— Сегодня немцев пленных в Германию обратно отправляли, так он на весь воскресник кричал, — сказала Роза.

Сергей понимающе кивнул.

— Дай мне песню, — сказал слепой, — чтобы я пел ее людям. Есть такая песня, чтоб не про войну?

И Сергей запел, заорал во всю глотку так…..что Роза вздрогнула.

Окошко в доме Розы погасло.

Мимо по улице пробежал кто-то, это был отец Сергея, встревоженный, задыхающийся от бега, поправляя расползающийся сверток.

Сергей лежал на полу, на тряпье, постеленном ему, хмельной, закрыв глаза. В ушах у него опять зазвучали звуки пианино. Слышать их было невыносимо. Он открыл глаза.

Увидел Розу, которая сняла платье и осталась в одной рубашке.

— Роза! — позвал он шепотом.

Она вздрогнула, села на кровати, прикрывшись рубашкой.

— Посиди со мной, — попросил Сергей.

Она послушала, как ворочается в постели ее брат. Подошла к Сергею, присела неловко рядом. Он взял ее руку. Она сказала:

— Я никогда не крала… А что ж они ее кинули? Кассу сегодня ограбили, теперь когда деньги привезут?! А в прошлом месяце всю зарплату на займы забрали…

Сергей поцеловал ее руку, нежно, сладко, с едва сдерживаемым желанием обнять. Поцеловал еще, тронул грудь. Она дернулась, он отпустил, задержав руку в руке.

— Не буду, прости… Я устал… Я не буду! Посиди. Ты очень нежная.

Роза не ушла. Посидела: сидеть было неловко, но и ласка его была так неожиданна, что уходить тоже не хотелось.

— А правда Федьку жалко? — нашлась она. — А может, отходили?.. Навряд ли, конечно… А Тюкин вчера Сашу в трамвае поймал, сказал: «Категорически запрещаю петь! Военный человек, а поешь…» А Саша специально хочет, чтоб войну помнили.

Сергей приподнялся, накрыл ей ноги одеялом, чтоб не мерзла.

— Живем как мураши, — вдруг засмеялась Роза. — Присыплет, выберемся, опять копаемся… Как мураши!

Сергей подхватил смешок, обнял, отстранился сам, прежде чем она успела захотеть отстраниться.

Она опять помолчала, не зная, как быть, выскочила из-под одеяла, вернулась с трубкой, кисетом, показала.

На кисете бисером было вышито «70 лет».

— Трубку Саша сделал, а это — я. Из плюша.

Сергей взял трубку, кисет:

— Кому?

Роза стала серьезной, смотрела строго. Сергей сунул трубку в рот, хотел «схохмить», не схохмил, отдал обратно:

— Очень красиво.

Она отнесла подарки обратно, вернулась к нему и сама залезла под одеяло, села. Закрыла глаза, зашептала что-то про себя.

— Ты что, молишься? — спросил Сергей.

— Мама учила: если день был хороший, благодари… — И опять зашептала.

— Ты очень сексуальная, — сказал Сергей.

— Какая?

— Хорошая, значит, — опять коснулся груди. Она опять отпрянула, он сказал: — Не буду. Не уходи, не буду, правда, все.

— А ты спи, — сказала она, — тогда не уйду… — И сидела, удивлялась невиданной ласке, неслыханной покорности…

Отец Сергея, еще не отдышавшись от беготни, выговаривал жене, как ребенку:

— Совсем меня не любишь, совсем! Не ждешь, не думаешь! Она опять опустила уголки рта, лицо стало унылым и обиженным.

Он обнял, прижал к себе.

Из-за кустов напротив дома на них смотрел человек: это был Тюкин, начальник шахты. Что-то беспокоило его, он чего-то ждал.

Сзади подошла к нему и неожиданно фыркнула в ухо лошадь. Он вздрогнул — стало видно, как он напряжен, — обернулся, разглядел и узнал лошадь, рассвирепел, хлестнул ее по морде. Она шарахнулась в сторону, унеслась.

По улице к дому Пшеничного ехала «эмка». Приостановилась. Из нее вышел человек, рассмотрел номер дома, сел обратно, приказал:

— Дальше. — И машина поехала дальше.

Слепой закричал ночью страшно, дико, как кричат во сне. Одним бесконечным криком-воем.

Сергей проснулся, рывком сел на кровати, увидел плачущую Розу.

— Не могу, не могу, не могу, — говорила Роза, — не хочу, — затыкала уши пальцами, плакала.

Сергей обнял ее, она вцепилась в него, обняла крепко. Он положил ее рядом, она плакала:

— Четыре года кричит, войну видит, не могу. — Крепко прижала Сергея к себе. — Не уезжай, Сережа, родной, милый, ласковый, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя! — И лезла с поцелуями, совсем не умея целоваться.

Мать тупо стояла во дворе, не плакала, слушала Тюкина, который говорил тихо и быстро:

— Зная Кирилла Ивановича, я предупреждал его придерживать язык…

…Партия не заслужила, чтобы даже такой уважаемый человек, как твой муж, позволял себе оскорблять и меня, и руководство.

— Справедливость восторжествует! — сказала вдруг мать, прямо глядя перед собой, черная от пережитого волнения, тупо. — Найдутся люди, которые поймут и поверят. Преступники будут наказаны.

И опять взошло солнце.

— Ай! — Сергей услышал сквозь сон вскрик Розы. Не проснулся. Прошло секунды две… на его лицо легла рука слепого, шарила по его глазам, по рту… Сергей открыл глаза и отдернулся.

Слепой стоял возле него, в одной руке топор, другая протянута к его лицу.

— Ты что?! — спросил Сергей.

— А ну встань! — приказал слепой. — Кто такой?

Сергей сел на кровати, увидел Розу, которая быстро-быстро одевалась, потом выскочила из дома, оглянувшись на него враждебно.